Я ехал домой, ночью, один. В руках находилась коробка с декоративным ножом? В подарок. Можно ли им убить? Конечно, сегодня даже мочалкой для мытья посуды или пипеткой при желании можно убить. В метро было пусто, на длинных темных эскалаторах стояло всего пара человек. Цепочка ступенек засасывала все глубже под землю. Коробка безропотно спала в руках. Безлюдный вестибюль метро стал логичным продолжением эскалатора. На платформе не было никого, только ветер, дующий из черных туннелей метро, тревожил подарочную упаковку. Спустя пять минут ожиданий подошел светящийся желтым светом поезд. Двери вагона механически отварились, я вошел внутрь и сел. Поезд тронулся дальше в ночь.
В вагоне было всего пять человек, не считая меня. Напротив меня под схемой метро сидела старая бабка. Одна из тех, что будет умирать всю дорогу, а потом вдруг нервно рванется через весь вагон с криками и ругательствами, проталкиваясь сквозь толпу, к выходу. Нет, я не любил таких пенсионерок, она будет стоять за тобой и каждую минуту спрашивать, выхожу ли я на следующей и, услышав «да», по-прежнему будет толкать тебя локтем в спину, словно дулом пистолета. С другого края кресел сидел модная парочка. Сорокалетний лысый богатей и двадцатилетняя раскрашенная, как кукла, подопечная. Любовь? Да, у первого к молоденьким легкодоступным девушкам, у второй к деньгам. Они обнимались и изображались самую любящую пару, хотя про себя каждый думал о своем.
Через час все твое молодое тело будет моим.
Утром, я снова буду у себя дома с полным кошельком денег.
Да, безусловно, это любовь. Новая такая красивая любовь.
В моей коробке что-то шевельнулось, как будто маленькое животное, перевозимое в обычной картонной коробке, проснулось. Еще чуть-чуть и я бы открыл проверить не хомячок ли там, но вовремя опомнился, там был подарок. И это был не хомячок.
Третий экземпляр относился к совсем молодому поколению. Юноша стоял вполоборота ко мне. В руке банка пива, в другой маркер, во рту жвачка. Жвачное животное посчитало, что надпись на двери гласящая «не прислоняться» слишком скучная, поэтому нехитрым образом замазав лишние, по его мнению буквы, получилось куда более интересно «не писоться». Довольная ухмылка и хлопающие пузыри жвачки, означали примерно следующей: там намного круче!
Последний обитателем желтого вагончика был среднестатический бомж. Насквозь провонявший мочой и потом. С грязными, спутавшимися волосами, в затертом пальто, украденном со свалки, он валялся на полу между сидений в луже мочи в самом дальнем углу вагона, нахолодиться рядом с ним было весь опасным. Можно было умереть от удушья, или как минимум получить «морскую болезнь».
Нож в коробке горел и буянил, он требовал, не просил, не молил, он требовал, чтобы его выпустили и охладили его жар. Я знал, как остужали перегревшееся оружие во время войны, единственной жидкостью, что всегда при солдатах, и это была не вода. Но нож требовал другого, совсем другого. Он уже лежал в моей руке, ладонь вспотела от его жара. Пальцы урепко сжимали рукоять.
Желтый свет на секунду моргнул, подмигнул мне волчьим взглядом. Я не понял как, но все ветки на схеме метро вдруг стали красными. А бабка обмякла все с тем же со злым выражением лица. Еще одна вспышка черного, и серебристый метал перил стал темно багровым. На мертвых лицах циничной парочки все также отчетливо грезились их грязные планы. Парень с пивом, словно не замечал происходящего, и следующий закат был для него. Стеклянные окна дверей стали алыми и скрыли черноту метро. Его голова каталась в проходе, на лице застыла улыбка. Кричащая: «Хм, это было круто»! Вагон перестал мне подмигивать, и нож вонзился в грязное сердце бомжа, и пурпурная кровь смешалась с желтой мочой. Его лицо лежало прямо в этом коктейле.
Нож перестал гореть, он успокоился, весь вагон был залит кровью. Еще минуту назад он был полон грязи и отбросов, теперь же он был чист. Поезд начал вдруг резко забирать вверх, как на американских горках, перед петлей. Я апатично сел, крепко держась на поручень. Весь мусор скатился в дальний угол за ним следом заструилась и вонючая кровь. Поезд уже был под вертикальным углом и продолжал переворачиваться, словно пытаясь сделать сальто. В дальнем углу грязь оторвалась от пола и шлепнулась на потолок, я висел вверх ногами и кричал, будто что-то перевернулось во мне, поезд начал выходить из петли.
(времени?)
Я орал, стоял на эскалаторе, вокруг никого не было, движущаяся лесенка тянула меня вниз, в руках лежала подарочная коробка. Руки сами дернулись, и упаковка выпала из рук и понеслась вниз, а я прочь от нее. Наверх по спускающемуся эскалатору, спотыкаясь и крича до хрипов. Пулей, вылетев из метро, меня вырвало на ближайший дом. Я стоял задыхаясь.
Нож спокойно валялся у подножья эскалаторы весь залитый кровью.