Прошло более полугода после его путешествия по розовой радуге. Как Она и обещала, он немного смог Ее узнать. Самую малость, насколько человек может узнать фантом. Пусть даже этот фантом реальнее многих и многих людей. Но все же это было уже чем-то. Чем-то важным для него. Глупым, но важным. Ее розовый волос за это время прижился, постепенно он погрузился в кожу, как тоненький надрез, проходя аккурат по границе левого ребра и лопатки и соединяясь сбоку, образуя некое лассо. В темноте он немного светился, а в эту холодную зиму (а зима была, действительно, холодной) Ее волос излучал слабое тепло. Хотя, вполне и может быть, что все он это придумал. В конце концов, он же был Действительно Большой Мечтатель.

Общение с Ней проходило в Ее мире, в мире Розовой радуги Габ. Она же Габрилэндия. Ей пришлось много дней водить его за руку по своему чудному миру, прежде чем его глаза немного привыкли к этому буйству, даже безумию красок и научились различать узенькие тропинки-лучи, которые становились шире, когда по ним шли двое. Хотя каждый раз, переносясь из своего серого мира в Ее вулкан красок и эмоций, он щурился и прикрывал глаза рукой, боясь ослепнуть. В этом калейдоскопе существовали небо и земля, по небу плавали птицы, а по земле скользили какие-то животные. Хозяйка радуги любила животных, больше людей. Вполне возможно, что и больше всего на свете. Они отвечали Ей тем же, поэтому вокруг нее, всегда бегала какая-нибудь милая зверюшка. Всякий раз, приходя к Ней, Она задавала ему один и тот же вопрос, может ли на сей раз он идти сам, или Ей снова его вести. Конечно, Она знала, что он ответит «нет», хотя прекрасно мог обойтись и один. Мог даже убежать от Нее и поиграть с Ней в прядки (вряд ли выиграть, но сыграть мог), но убегать ему совсем не хотелось. Даже наоборот. Они оба это знали. Но это стало неким ритуалом. Таким приятным для него ритуалом. Поскольку это было не просто прикосновение, это было ПРИКОСНОВЕНИЕМ. Они это знали и не мешали этому.

Благодаря этим ПРИКОСНОВЕНИЕМ иногда, ему даже казалось, что он может понимать какая Габриэль сегодня перед ним. А видеть какая именно перед тобой Габриэль означало знать Ее настроение, а, следовательно, как себя вести. Наверно, по общению со своей музой можно написать и целую историю. Но точно не эту. Он не всегда понимал, почему Она говорит ему те или иные важные, по его мнению, вещи, каждый раз охотно слушал, всегда стараясь помочь. В конце концов, Она его муза, а он Ее мечтатель, а не наоборот. Поэтому Ей виднее. Часто Габриэль не рассказывала ему, а просто говорила вслух то, что думает, возможно, в такие минуты Она даже и не знала, что рядом кто-то был. Не всегда он понимал истинный смысл этих высказываний, но это было не столь важно. Просто Она была рядом, пусть даже в другом мире. Она была рядом.

Но за последние несколько месяцев он видел Ее все реже. А последние недели не видел вообще. Почему Она не приходила и не забирала к себе, он не знал. Тонкий след ее волоса вначале разросся и стал похож на жуткий шрам, словно ему хотели не вырезать ребро, а вырвать. А потом лассо волоса разорвалось, и на левом боку у него образовался шрам, шириною где-то сантиметр, который на конце еще и раздваивался, как змеиный язык. Если раньше он согревал, то теперь же скорей отравлял его, словно высасывая все мечты и эмоции, цвета, доставляя невыносимую боль. Кожа стала какой-то серой, как пергамент, а время буквально остановилось. Мир вокруг и раньше не был ярок и прекрасен, но теперь лишился почти всех цветов. Только черный и белый, не было даже промежуточных серых оттенков. Все разделилось на два противоположных цвета. Казалось, что эта пара воюет. И белый явно уступал. То, что еще вчера было светлым, на следующий день частенько оказывалось уже черным. Его мир словно накрывало затмение. И оно обещало быть долгим.

Если он не найдет дорогу к своей радуге. Своей Габрилэндия.

Не найдет в ближайшие время.

Его внутренний мир разрывало на две части. Внешняя дуга, что видят окружающие, становилась все более безумно веселой, внутри же, словно мертвые земли, которые трескались от боли. Огромный плюс снаружи и огромный минус внутри, он бы не удивился, если бы между зарядами побежал бы ток в тысячу ампер. Ток, чья сила бы засосала бы все вокруг, как ураган. И казалось, что ураган уже поднимается. Когда он подносил руку к шраму, ощущался легкий холодный ветерок, как зимой дует из оконных щелей.

Однажды ночью мечтатель проснулся от яркого света. От яркого розового света. Свет шел из-под его одеяла, откинув которое, ему предстала удивительная картина. Его шрам светился, словно северное сияние. В груди ощущалось огромное давление. Руки сами легли на шрам, в попытке унять эту тупую боль. Пальцы начало сгибать, ломать, засасывая их внутрь. Под кожу. Они быстро оказались в нем, затем скрылась ладонь, боль все росла, в этом ужасе он не заметил, что начал кричать. Вот уже руки скрылись по локоть. Крик все нарастал вместе с болью. Болью такой, будто попал под пресс. Хруст костей, свечение пропала, пришла темнота. Пустота.

Веки поднялись. Вокруг был Ее мир. Радуга. Только безумства красок больше не было, они выглядели тусклыми, выцветшими и смазанными. На небе вместо яркого солнца чернелось что-то круглое, черное и волосатое. Во все стороны от этой мерзости разбегались трещины-лапки. Словно огромный паук сел на шар Ее радуги и теперь высасывал все соки и цвета. Как опухоль забирает жизнь из человека. Лучики-тропы почти полностью стерлись, животных стало мало. Мир опустел, как после чумы.

Как и в первое прибытие в радугу его манило в какую-то определенную сторону. Уверенности, что это зовет Она, не было, однако, куда-то надо были идти и быстрей. Дорога шла то вдоль одного лучика, то прыгала к другому, то просто они смешивались в одну ломаную линию. Шаг был быстрым, дыхание сбивчивым, тревога за Музу росла.

- Габби! Габ! Габриэль!

Но в ответ только тишина.

- Габби! Габ! Габриэль!!

Молчание. Испуганные животные старались скрыться от этого крика. Быстрый шаг сменился бегом, как вдруг…

- Стой! – это был тоненький испуганный голосок. Голосок какой-нибудь травинки из мультика, если бы это был мультик.

Его нога зависла, он боялся ее опустить.

- Габби?

- Я тут, внизу, в траве. Аккуратнее.

Медленно он опустил ногу в сторону, встал на колени и стал всматриваться в траву. Ничего не было.

- Я тут, смотри очень внимательно, меня легко не заметить, пожалуйста, подними меня скорей.

- На что ты похожа?

- Я не знаю, пожалуйста, скорей.

В траве ничего не было, вообще ничего. Только маленькая недокуренная сигарета. И все. Немного поколебавшись, он взял ее…

- Габби? – его голос излучал неуверенности, разговаривать с окурком это было… странно? Черт, это было верх странности. Но не в этом мире.

- Да, это я.

- Что случилось… с тобой… где… ты??

- Я потерялась. Я потеряла себя и все ждала, когда ты придешь. Я не знала, что это так трудно, прости.

- Но где…

- Мое тело? Оно съело его. То, что наверху.

- Этот большой паук?

- Пусть будет паук, он забрал меня, когда я потерялась в своих я. Их же был так много, ты знаешь. И теперь я такая, какой ты меня видишь. Я даже не знаю, на что я похожа, наверно, это к счастью.

- Иии…?

- Всегда ли я буду такая?

Он кивнул.

- Если ты мне поможешь, то вернешь свою музу. Точнее, подаришь ей новое обличие. Ты же хочешь старую новую музу?

Конечно, он хотел, поэтому энергично закивал.

- Хочу. Что нужно сделать?

- Ты знаешь, из чего состоит этот мир и я?

- Разумеется! Из цветов.

- Мои цвета?

Он перечислил с пояснениями, как заучил, когда Она ему объясняла.

Гортензия – он же нежно-розовый.

Адского пламени - лиловый оттенок красного. Или перламутрово-красный. Или черный с красными разводами. В зависимости от настроения.

Берилловый - по названию берилла, прозрачного зеленовато-голубого камня.

Розовый пепел - нежно-серый цвет, отливающий в розовый.

Индиго – старый натуральный краситель, дающий синий цвет.

Электрик - цвет морской волны, голубой, синий с серым отливом.

Лондонского дыма – тёмно-серый цвет твоего любимого города.

- Я говорю тебе спасибо, все так. Ты сможешь их найти и сложить меня из этих цветов.

- Если ты мне поможешь. У меня с цветами неважно.

Поиск по миру радуги занял много часов. То розовый был слишком розовый, то наоборот, слишком тусклый. Одни цвета были ненасыщенными, другие с примесями. Когда ему мерещился электрик, это оказывался светло-синий. Цвет лондонского дыма вызвал массу проблем, он никогда не был в Лондоне, поэтому тыкался, как слепой котенок во все серые тона подряд, пока цвет не удовлетворил Ее запрос. Когда все было собрано в нужном количестве, осталось сложить Ее. Сложить ее правильно. Он ощущал себя Виктором Франкенштейном, оживляющим мертвеца. Ноги то выходили слишком короткими, то слишком толстыми, руки же наоборот, слишком худые. Более-менее все просто было только с талией, почему-то она сразу вышла такой, какой и была. Зато с грудью не заладилось с самого начала. Сперва она вышла большой, затем не той формы, потом маленькой, потом просто какой-то несимметричной и кривой. Но в итоге промучившись несколько часов, идеальная форма была достигнута.

- Что теперь?

- Теперь, мне нужно сердце. Разрежь руку, пусть твоя кровь будет моим сердцем.

Мечтатель нашел траву наподобие осоки и несколько раз порезал свою руку. Заструилась кровь, на месте Ее будущего сердца появилось красное пятнышко.

- Когда мне остановиться?

- Как только сочтешь, что у меня достаточно большое сердце. Но не забывай, что музы всегда должны быть немного холодны.

Он решил, что остановится, когда кровь перестанет течь сама. В итоге сердце получилось не слишком большим, но Она сказала, что вполне хватит.

- Теперь глаза. Мне понадобятся твои слезинки. Немного на каждый глаз.

Со слезами вышло труднее, пришлось щекотать в носу какой-то травинкой, пока он не расчихался, и глаза не залило влагой.

Возможно, слез было слишком много и ее глаза получилось слегка удивленными, но Ее это также вполне устроило.

- Что теперь?

- Осталось самое важное. Положи меня ко мне же на грудь. Затем наклонись и вдохни жизнь.

- Как!?

- Просто поцелуй, но только очень страстно и нежно одновременно. Будто расстаешься с любимым человеком на многие года. А потом…

- Не говори.

Он аккуратно положил Музу на Ее же грудь. Затем встал на колени и прикоснулся к цветам, к Ее губам и постарался отдать частичку себя. Голова закружилась, руки попытались ухватиться за что-то, но все таяло, как мираж.

Когда он проснулся, было уже утро, солнце ярко светилось ему в лицо. Бок больше не ломило от боли, а чернота не окружала его. Он встал, на месте ужасного шрама снова был лишь тоненький розовый надрез-волос. А на губах чувствовался ее поцелуй. Ему хотелось не облизывать их, но раз за разом он слизывал сахар ее губ.

Она родилась. Сегодня был Ее День Рождения. День Рождения его Музы. И это был праздник!